Миграции и одиночество

В книге "Нация чужаков" Вэнс Пэккард анализирует ставшее в последнее время типичным для американских семей явление "географической подвижности". "Судите сами, — пишет Пэккард, — средний американец в течение жизни меняет место жительства примерно четырнадцать раз. Около сорока миллионов американцев, — продолжает автор, — переезжают хотя бы раз в год. Более половины этого количества — тридцать два миллиона, жившие на фермах в 1942 году, — раз снявшись с места, беспорядочно мигрировали по стране все последующие двадцать и более лет. О том, что люди самых разных профессий вынуждены проводить свою жизнь в кочевье, говорит резко возросшее в последние десятилетия количество университетских поселков, городков, принадлежащих различного рода компании ей и пилоты, стюардессы, сезонные Такие потери не способствуют развитию чувства благополучия ни у отдельных людей, ни у общества в целом.

— А как же насчет детей? Как отражаются бесконечные переезды на миллионах юных созданий, не имеющих возможности даже участвовать в выборе решения? Какую эмоциональную цену вынуждены платить они за разрушенную дружбу, за смену знакомой обстановки, за постоянные столкновения с неизвестным? И потом, кто может заменить им бабушку?

Крайне застенчивая студентка, рассказом которой мы начали главу, пострадала именно из-за переездов.

...когда я подросла, стало еще хуже. Каждый год я приходила в новую школу. Мы были бедны, и это отражалось на мне, большинство ребят не хотело общаться со мной, они обращались ко мне, только если им было что-нибудь от меня нужно... после этого мне оставалось только ждать, когда им снова что-нибудь потребуется. Я ощущала себя мячом во время баскетбольной лихорадки. Я словно забивалась в раковину, и каждая новая школа заставляла меня все более смыкать створки, пока на девятый год они не сомкнулись окончательно.

Исследователь Роберт Зиллер изучал психологические последствия географических перемещений. Он сравнивал три группы восьмиклассников, живущих в штате Делавэр. Первую, из двадцати трех человек, составляли в основном дети военных летчиков; за свою недолгую жизнь они успели сменить по семь и более мест обитания; во вторую, из шестидесяти человек, входили дети летного состава гражданской авиации — эти мальчишки успели пожить всего лишь в трех-четырех местах. Наконец, учащиеся третьей группы, насчитывающей семьдесят шесть человек, всю жизнь прожили в своем родном городе. С целью выявления уровня социальной адаптации, стремления к изоляционизму, а также, собственно, мироощущения и степени уверенности в себе каждого ребенка, было проведено многоступенчатое психологическое тестирование. Нетрудно догадаться, какие оно дало результаты. Наибольший уровень социальной изоляции был выявлен у часто переезжавших детей. В частности, самые высокие показатели — у детей военных летчиков, именно они чаще других в ответах имели крайне эгоцентрическую точку зрения. Несмотря на то, что эгоцентризм считается вполне приемлемым результатом адаптации ребенка к частой смене обстановки, не следует забывать, что зачастую именно он способствует развитию в ребенке отчужденности. Дети военных летчиков, как правило, описывали себя, используя слова "другой", "чужой", "странный", "необычный" и... почти всегда — "одинокий". Таких детей чаще тянет к общению со взрослыми, нежели к веселым играм со своими сверстниками.

Одиночество ребенка, как и одиночество взрослого или престарелого человека, — явление весьма распространенное в наши дни. Как ни печально признавать, но развитие прогресса лишь ускорило его приход. Занятые делами, американцы поздно обзаводятся семьей, имеют малое количество детей и часто разводятся. Повышение уровня жизни позволило многим иметь собственные дома, и так, живя по двое, по трое в собственном доме или отдельной квартире, мы постепенно превращаемся не просто в нацию "чужаков", а в нацию чужаков одиноких...

Подверженный влиянию этих сил, индивидуум может стать замкнутым даже уже потому, что общение с другими людьми усложнилось. Все реже встречаются душевная теплота, сострадание, легкие, непринужденные отношения внутри семьи или среди соседей. Исчезла возможность получать моральную поддержку, обмениваться комплиментами, вести дружеские беседы. В обществе, все члены которого изолированы друг от друга, любой эмоционально окрашенный контакт становится роскошью.

Одна из самых грустных картин, которые мне доводилось когда-либо видеть, — это субботние компании одиноких детей. Сгрудившись у фонтана, пока их матери осуществляют закупки на неделю, они с тоской на лицах уныло пожирают "биг-маки" или пиццу. Чуть позднее их ждет возвращение в предместья — в частные владения, которые изолируют их друг от друга. В городе, который они покидают, страх перед преступниками превратил обитателей квартир в напуганных жителей осажденных крепостей. Замок становится темницей, если двери в нем закрыты на тяжелый засов, а окна покрыты решетками. В городе многие пожилые женщины не выходят даже за покупками до тех пор, пока их мужья не вернутся с работы. Для одиноких же стариков все страхи городской жизни увеличены во много раз.

В социуме существуют и менее заметные силы, превращающие нас в разрозненное сообщество страдающих от одиночества людей. Когда банковские подвалы сменили менее эффективные и экономичные кладовки, мы были вынуждены начать платить скрытые цены. Нигде уже не увидишь таблички "Здесь дают кредит". У вас нет больше кредита, вы теряете право на существование, если не можете предъявить три документа, подтверждающие факт такового. Дружелюбные беседы с мистером Буэром или аптекарем Гольдбергом канули в прошлое. Маленькая брешь в социальном взаимодействии, жертвоприношение ради "прогресса" и влечет неизменные потери в том, что вы значите для других и что они значат для вас.

Я вырос в Бронксе, где в то время мало кто имел собственный телефон. Кондитерская, находившаяся по соседству, являлась телефонным центром квартала. Когда дядюшка Норм желал добраться до своей подруги Сильвии, ему приходилось сначала звонить в кондитерскую Чарли. Чарли принимал звонок и спрашивал, кто из нас, ребятишек, хотел бы заработать пару пенни тем, что добежал бы до дома Сильвии и передал бы ей, чтобы она ждала звонка. Довольная Сильвия платила посреднику два или три цента, а посредник, в свою очередь, тратил этот заработок на леденцы или стакан зельтерской воды — разумеется, в кондитерской Чарли. Так замыкалась социальная связь — чтобы обеспечить контакт двоих людей, требовались скоординированные усилия, по меньшей мере, еще двоих. Безусловно, процесс был длительным и неэффективным в сравнении с тем, как просто теперь Норму связаться с Сильвией, если, конечно, он вспомнит номер ее телефона и ему не придется звонить в адресный стол. Но что-то потерялось. Нет нужды обращаться к другим, если вы можете позвонить, нет нужды просить о помощи. Сильвии не нужно разговаривать с детьми, как не нужно Норму обращаться в кондитерскую Чарли. В любом случае это было бы бесполезно, поскольку кондитерской Чарли уже нет, а дети скучают, когда их мамы делают субботние покупки в Смит-тауне.